Солдаты широко раскрыли тяжелые створки. Люсинда задержала дыхание, когда слон пробирался между ними, но, конечно, за последними воротами никакого сказочного мира не оказалось, только огромное поле, покрытое пожелтевшей травой. Все деревья вырубили в оборонительных целях. Через несколько сотен ярдов дорога исчезала в тени леса, в джунглях тиковых и манговых деревьев, восточно-индийских хлебных деревьев и пальм. Над их высокими кронами она видела голубые тени далеких гор.
— Фу, что это за запах? — воскликнул Слиппер, прополз на другую сторону и выглянул из паланкина.
Майя бросила взгляд наружу, затем снова уставилась на кучу пальмовых листьев у себя на коленях.
— Деревня неприкасаемых, — сказала она. Майя впервые подняла голову после того, как они начали движение.
Люсинда посмотрела в ту сторону. Вначале она подумала, что это поле с поросшими травой холмиками, но затем поняла, что смотрит на низкие хижины, покрытые грязным дерном. Воняло падалью: сушились шкуры, кипятились кости, пахло старьем и смертью.
— Ты называешь их неприкасаемыми? — судя по голосу, Слиппер был раздражен.
— В этой жизни их доля — быть нечистыми. Никто не должен к ним прикасаться. Прикоснуться к ним значит самому оскверниться.
— Почему? Что с ними не так? — настаивал евнух.
— Их карма — чистить отхожие места и выделывать шкуры, делать все то, что делать противно, но что все равно должно быть сделано, — ответила Майя. Люсинда почувствовала, что она забавляет ее, как ребенок.
— Они заслуживают лучшего, чем жить здесь, — Слиппер скорчил гримасу.
— А кому нужна эта вонь в городе? Кроме того, у них своя еда и свои колодцы, а, выполняя свою работу, они приходят и уходят, когда хотят.
Слиппер нахмурился, глядя на земляные лачуги.
— Они такие грязные, как будто сделаны из грязи.
Увидев, как свинья пьет из лужи, в которой играют два ребенка, он отвернулся. Глаза у него сверкнули.
— В чем дело, Слиппер? — спросила Люсинда. — Так устроена жизнь, даже в Биджапуре.
Евнух посмотрел на нее. Для разнообразия он был серьезен.
— Это не одно и то же. Вы все увидите, когда доберетесь туда. Я сам видел, как индусы бегут принимать ванну даже после того, как их коснется тень представителя низшей касты. В исламе у всех живых существ есть душа. Мы очищаемся огнем сочувствия Всевышнего.
Он снова неотрывно смотрел на деревню и словно разговаривал сам с собой.
— Мне повезло, что я не индус. Меня послали бы сюда, понимаете? По индийским законам евнух должен жить среди неприкасаемых. Но нас не принимают даже представители низшей касты. Евнухи должны жить за пределами деревень неприкасаемых. Они должны носить женскую одежду, и они считаются особами женского пола. Про евнуха говорят «она». Им не положено колодцев, и они должны пить воду из канав. Дети бросают в них камни. Если бы я был индусом, то это была бы моя деревня. Эти жалкие грязные типы были бы моими соседями. Они бы меня презирали. Разве вы не понимаете?
Он посмотрел на Люсинду пронзительным взглядом, и она с некоторым ужасом повернулась, чтобы еще раз посмотреть на деревню неприкасаемых. Но к этому времени они уже отъехали от неприятного места, и люди и хижины стали почти неотличимыми от коричневой земли. А ветер, сладковатый от влажности леса, уносил вонь прочь.
— Вот так, — со вздохом произнес Слиппер, затем взял в руки яблоко и поднял голову. Он улыбался. — Итак, кто хочет есть?
После того как караван вошел в густой лес с нависающими деревьями, Люсинда наконец почувствовала, что оказалась в другом мире. Там было влажно, землю покрывала тень. Солнце до нее никогда не добиралось. Казалось, что даже шум, создаваемый двигающимся караваном, приглушается листвой.
Люсинда привыкла к ритмичному покачиванию слоновьей спины под полом паланкина. Куда бы она ни взглянула, со всех сторон ее окружали только темные листья и ветки. Сквозь листву иногда виднелись кусочки неба, которое казалось белым, как полотно. Она слышала шепот ветра и пение тысячи птиц. Она ощущала запах гниения и сырости, исходивший от земли, а также тепло тела слона. От слона скорее пахло травой.
— Почему ты продолжаешь выглядывать? — спросил Слиппер. — Тут ничего не увидишь.
Люсинде потребовалось какое-то время, чтобы понять: Слиппер обращается к ней.
— Оставь ее в покое, Слиппер, — сказала Майя. — Неужели ты не видишь, что она счастлива?
Люсинда с благодарностью посмотрела на танцовщицу и удивилась, что та единственная из всех поняла, что она чувствует.
— Ты много видела? Много путешествовала? — спросила Майя. Люсинда покачала головой. Майя снова перевела взгляд на кучу пальмовых листьев у себя на коленях. — Ну, в этом мы похожи, ты и я.
Люсинда удивленно посмотрела на нее, но не стала спорить. Она перегнулась через край паланкина, хотя лес здесь выглядел точно так же, как лес сто ярдов позади.
— Мы разве не собираемся разговаривать? — вздохнул Слиппер.
Капитан Патан, ехавший впереди, обернулся и увидел, как Люсинда высунулась из паланкина. Он нахмурился, заставил лошадь отойти к краю дороги и подождал, полка паланкин доберется до него.
— Не раскрывайте занавески, госпожа, — сказал он, снова трогаясь в путь рядом со слоном, но Люсинда отвернулась и притворилась, что не слышит его. — Госпожа, ради вашей же безопасности, — настаивал он.
Она никак не отреагировала на его слова.
Патан явно был раздражен, и поехал вперед, потом отправил Да Гаму к паланкину.
— Как вы там себя чувствуете? — крикнул солдат.